Или вот. Взять неизвестный автограф Моцарта и – скрутить из него самокрутку.
Или еще. Пустить на дрова дуб, под которым сиживал, к примеру, сам граф Толстой.
Что ж. Наверное, полет бабушкиной броши над пропастью по-своему занимателен.
Может быть, картина превращения уникального автомобиля в хлам кого-то действительно вдохновляет.
А кому-то покажется весьма забавным подымить несыгранной моцартовской партитурой.
Не исключено даже, что графский дуб даст очень даже неплохое тепло для котельной.
Но. Но все-таки это как-то неправильно. Неэстетично. Грубо. Варварство, прямо скажем.
Ведь после краткого сомнительного удовольствия (сверкающего полета броши, тромбования довоенного паккарда, мягкого кручения рукописной самокрутки и жесткого распила авторского дуба) не будет больше ни фамильной драгоценности, ни редкостного авто, ни неслыханной музыки Моцарта, ни тысячелетнего дуба. Никогда не будет.
Вот и бутылки легендарного вина «Шато-д’Икем» не менее легендарного 1811 года больше не будет.
Представляете? Некто Кристиан Ваннек, самозвано представляющийся коллекционером, купил бутылку 200-летнего бордоского белого сотерна на аукционе в Лондоне за баснословные 120 тыс. долларов с уже объявленной целью – выпить его через жалкие шесть лет на какое-то свое юбилейное торжество.
И это вино, которое может простоять еще столетие! И, наверное, не одно.
Если его, конечно, не пить. Но дело-то как раз в том, что пить его нельзя. Не по вкусовым показателям – они великолепны, это мне еще тогдашний владелец д’Икема граф де Люр-Салюс говорил лет пятнадцать назад. Нельзя просто потому, что это вино осталось, наверное, в двух-трех экземплярах. И настоящий коллекционер никогда не осушит такую бутылку. Нет у него в жизни ни такой радости, ни такого горя, чтобы пойти на это.
Ведь это вино того самого года, который освятила сблизившаяся с Землей яркая Большая комета, воспетая Пушкиным: «Вина кометы брызнул ток!» Это ничего, что Пушкин писал про шампанское («вошел – и пробка в потолок!»), а тут бордо. Во-первых, Пушкин бордо тоже любил («Да здравствует бордо, наш друг!»), а во-вторых, шампанского того самого года и так уже не осталось – оно не может сравниться по своей способности к хранению с сотерном.
«Шато-д’Икем» – это не просто вино. Это великое произведение природы и искусства, явление истории и цивилизации. Каждый год его производят всего 100 тыс. бутылок. Капли в море мировой винно-водочной продукции.
А 1811 года осталась одна капля. Как можно ее пить?
Это как убить последнюю антилопу орикс или там яванского носорога.
Вот вы бы прицелились в панду, красноногого ибиса, черного аиста или лемура айе-айе? Их осталось-то раз, два – и обчелся.
А вот последнего сумчатого волка уже выпили, то бишь подстрелили.
И вот теперь этот французский коллекционер заплатил 120 тыс. баксов, чтобы получить лицензию на отстрел исчезающего вида – сотерна года кометы!
Люди доброй воли так этого оставить не могут. Люди доброй воли хорошо знают цену сотернам.
Судите сами.
В Сотерне любят рассказывать историю о том, как один из предков Люр-Салюсов задержался осенью в России и не успел дать команду управляющему на уборку урожая. Российские дороги позволили графу вернуться домой лишь к концу октября. К тому времени виноградные ягоды плотно окутались грибковой плесенью. «Все равно будем убирать, не пропадать же добру», – решил хозяин. И вот оно, то самое чудо сотерна! – вино получилось густым, как мед, необыкновенно душистым и великолепно хранилось. С тех пор, по легенде, и закрепилась уникальная технология производства сотернских вин.
Сотерн – совсем небольшой винодельческий район Бордо в сравнении с таким, например, гигантом, как Медок или даже Грав. Площадью около 2000 гектаров, он холмистым клином втиснулся между сливающимися многоводной Гаронной и едва заметной речкой Сирон. Именно эта махонькая Сирон создает здесь к осени неповторимый микроклимат, столь способствующий процветанию на спелых ягодах «благородной плесени» – botritiscinerea, которая и делает из семильона (70–80%) и совиньона (20–30%) самое знаменитое белое вино в мире. Не случайно Сотерн называют «родиной туманов», а самая высокая их плотность – именно вокруг поместья Икем.
Ботритис резко повышает содержание сахара в ягодах, частично иссушая их, благотворно сказывается на составе сока, замедляет процесс ферментации. Сотернам только этого и нужно.
Уборка сотернов – адский труд. Уборка винограда в Шато-д'Икем превращается в филигранное занятие. Дело в том, что плесень редко в какой год атакует ягоды равномерно. «Обычно, – рассказывал мне граф, – приходится собирать урожай даже не гроздьями, а буквально по ягоде, отбирая только те, что уже успели подернуться коричневатым налетом». Для непосвященных такие ягоды выглядят не слишком привлекательно, даже отталкивающе. Самые лучшие ягоды – самые «страшные» на вид.
Сотерны ценили такие разные люди, как Томас Джефферсон, долгое время бывший послом США во Франции, и российский великий князь Константин. В 1855 году, когда была составлена первая в истории официальная классификация бордоских вин, Шато-д'Икем было единственным поместьем, получившим ранг «Премьер крю сюперьер». Позади остались и Латур, и Марго, и Лафит, и другие гранды.
Сотерны – очень человечное вино, по достоинству венчающее, как выразился граф, «чертовски тяжелый труд».
С одного гектара извлекают не более 1000 бутылок вина – втрое-впятеро меньше, чем в других местах. Чтобы на выходе получить бутылку икема, нужно собрать ягоды с десятка лоз. В Шампани, к примеру, для этого достаточно одной лозы…
А дальше – мучительно-радостное колдовство в подвалах, три года с лишним в бочках, еще столько же лет – в бутылках, прежде чем вино попадет к людям.
В фамильной винотеке граф показывал мне еще дореволюционные вина – есть там пара бутылок 1783 и 1787 годов. «Мы никогда их не выпьем», – клятвенно заверял он, хотя убежден, что качество этих вин еще долго останется очень высоким.
Винотека сохранилась и во время революции, когда соседи-демократы из соседнего замка Гиро пытались выдавить аристократов Люр-Салюсов из поместья. Потом, правда, в период Реставрации, бывало и наоборот, тяжело приходилось Гиро. Теперь никто друг на друга зла не держит, но история свой отпечаток наложила, так что граф любит повторять: «Если убрать из вина историю, останется всего-навсего индустриальный продукт».
Поколениям семьи Люр-Салюсов удалось провести Икем через все исторические перипетии, сохранив не только винодельческие традиции, но и сам замок с его средневековой архитектурой, с башнями ХVвека, с капеллой и фресками эпохи Возрождения, с другими строениями, возведенными в ХVIIстолетии.
В этих подвалах с дегустационными целями бывали президенты и генсеки ООН, великие артисты, Мстислав Ростропович и даже Юрий Гагарин. Все были довольны.
Но на Александре де Люр-Салюсе прерывается долгая нить, которая более двух веков связывала д’Икем и графскую семью. С 1999 года контрольный пакет акций оказался в руках у мирового лидера в торговле товарами люкс – компании LVMH. А граф уехал вскоре из поместья, не сойдясь во взглядах с новыми коммерчески продвинутыми хозяевами. С некоторых пор он даже снял свою фамилию с этикетки.
…Сотерн – властное, жирное вино, а потому его надо умело применять за столом. Он очень хорош с паштетом из гусиной печени, с омарами, крабами, лангустами, с филе морского языка. Менее известно, что сотерны в целом и д’икем в частности прекрасно сочетаются с белым мясом или птицей. Превосходен с мощным рокфором. Что же касается десертов, то здесь лучше избегать шоколада, шербетов. Зато будут приветствоваться бланманже, классический яблочный пирог, печеные груши…
Но не с вином же года Большой кометы, боже мой!
Я что хочу предложить.
Обязательно попробуйте сотерны 1996 или 2000 года, пока они есть на рынке. Кстати, даже на свадьбе князя Монако Альбера пили как раз 1996-го, без затей.
Вы уловите в них удивительные аристократические сладковато-жирные нотки, которые сохранятся и через двадцать, и через сто лет. Считайте, что вам удалось заглянуть в ХХII, а то и ХХIIIвек. Тогда бутылки этих урожаев станут коллекционными.
И вот тогда уж давайте охранять их от псевдоколлекционеров.
Еще больше интересного в нашем канале Яндекс.Дзен. Подпишитесь!
Не совсем понятны аналогии с исчезающими видами животных!
Антилопы же и волки как то существовали и "до" и "после" наверно будут..
И не факт что только для употребления внутрь человеком...
Вино, все таки, хоть и божественный дар человечеству, но все же и творение непосредственно рук виноделов. то есть человеческих. И как ни странно для употребеления веутрь в первую очередь.
И когда его готовят к употреблению — выносят из погреба, откупоривают — никого не надо резать, освежевать и снимать кожу, так же не надо отделять мышцы от костей и вынимать мозг и половые органы для приготовления отдельно. Так же не нужно промывать кишечник для использования тонких кишок для набивания мелконарубленной мышечной массой перемешанной с соединительной тканью и подкожным жиром для создания не менее прекрасного чем сами первоингредиенты продукта — Колбаса.
И никто не увидит мертвых глаз погибшего животного и ребенок не спросит: "Папа (или Мама), а у него были дети?"