Суть скандала проста: неожиданно выяснилось, что летом 2011 года в 28 аэропортах и портах Соединенного Королевства (включая лондонские Хитроу и Гэтвик) использовался упрощенный порядок пограничного контроля для некоторых категорий путешественников. Например, у граждан Евросоюза (которые имеют право свободного передвижения по всем 27 государствам блока, включая Британию) в пиковое время длинных очередей не проверяли чип с биометрической информацией. А также не сверяли их имена по спискам «потенциально опасных лиц», включая террористов, преступников и тех, кому запрещен въезд в страну. У тех же пассажиров, которые въезжали в Соединенное Королевство по визам, не всегда проверяли отпечатки пальцев.
Когда информация об этом всплыла в газетах, министр внутренних дел Тереза Мэй заявила, что руководство службы пограничного контроля не поставило ее в известность по поводу масштабов упрощения проверок. Глава погранслужбы Броуди Кларк настаивал на том, что Мэй была проинформирована и эксперимент с упрощением паспортных процедур на границе проводился с ее разрешения. В итоге спора Кларк был уволен. Но остался этим недоволен, подав в суд на министра. По мнению бывшего главы погранслужбы, Мэй уволила его незаконно, поэтому он должен получить компенсацию.
Пока продолжаются парламентские слушания по поводу скандала, интересен не сам факт, что скандал произошел, но то, что он в очередной раз продемонстрировал. Дело в том, что в Британии любое дело, мало-мальски относящееся к интересам иммиграции, обычно приобретает совершенно гипертрофированные размеры. Вот и с нынешним скандалом, похоже, случилось то же: никаких нелегальных мигрантов в страну летом 2011 года в связи с упрощением паспортного контроля, скорее всего, не пустили. По крайней мере массово. Поскольку схема с упрощением процедуры проверки касалась прежде всего граждан Евросоюза. А также тех, кто имеет действительные британские визы. Но общественное мнение в Британии уверено: из-за действий пограничников произошел «иммиграционный провал».
Интерес к темам иммиграции для Британии отчасти объясним прежде всего ее островным статусом. Британская ментальность сохраняет очевидный островной характер: в разговорах друг с другом путешествие в Париж, Милан или Берлин британцы назовут «поездкой в Европу». То, что британские власти еще в 1990-х настояли на неучастии в Шенгенском соглашении, лишь подчеркнуло особый статус национальной границы. Идея того, что границы Британских островов с континентом могут оказаться открытыми, вызывает шок как у местных политиков, так и у избирателей. Которые предпочитают во всех проблемах винить иммигрантов.
В стране слишком высокая безработица? Согласно распространенному в Британии мнению, в этом виноваты мигранты, отбирающие рабочие места у британцев. Не хватает мест для детей в школах? Это все потому, что мигранты привезли в страну своих детей. Слишком быстро растут цены на недвижимость? Опять же из-за мигрантов, скупающих все дорожающие дома. В стране бюджетный кризис и властям приходится урезать госрасходы? Виноваты и тут мигранты, которые приехали и живут на госпособия, обирая несчастных честных налогоплательщиков (т.е. британцев).
Конечно же, иммигранты влияют на происходящее в Британии, но они являются лишь одним из многих факторов, сказывающихся на проблемах рынков труда или недвижимости. Антииммигрантские сентенции являются лишь отражением неготовности европейских стран (и Британия тут не исключение) воспринимать себя как страну иммиграции. А островной статус лишь усиливает это ощущение.
На протяжении основной части XIXи XXвеков Британия была поставщиком мигрантов в другие страны – за океан в поисках лучшей доли в США, Канаде, Австралии, Новой Зеландии или Африке (причем не только в ЮАР, но и нынешних Зимбабве или Кении) отправлялись миллионы жителей страны. Страной чистой эмиграции Соединенное Королевство перестало быть лишь в 1980-х, когда поток сменился. Первые волны послевоенной миграции стали прибывать в страну еще после Второй мировой войны, когда бурный экономический рост привлек в страну рабочие руки (прежде всего в текстильную отрасль) из разных уголков Британской империи – Южной Азии или Карибского бассейна. Ведь по закону о гражданстве, принятому в 1948 году, правом на въезд и работу в Британии без каких-либо виз на тот момент обладали все 800 млн жителей империи. С начала 1960-х власти в Лондоне стали вводить миграционные ограничения, но к тому времени в разных уголках страны – от промышленных городков на севере до крупных портовых центров Ливерпуля или Бристоля – появились индийские, пакистанские, афрокарибские общины.
С тех пор миграционные правила постепенно все более ужесточались, поэтому основной поток мигрантов в последние десятилетия стали давать европейские страны. В то время как гражданам государств из-за пределов ЕС все сложнее стало получать британские резидентские визы, число стран Европейского экономического сообщества (в 1992 году трансформировавшегося в Евросоюз) только росло. В Британию стали приезжать французы, испанцы и греки, а с 2004 года начался массовый приток восточноевропейцев. Став гражданами Евросоюза, многие поляки, литовцы или венгры решили попытать своего счастья в Британии, открывшей (в отличие от Германии или Франции) для них свой рынок труда сразу же. За пять лет, по оценкам британских властей, из новых государств – членов Евросоюза в страну прибыли 1,5 млн человек, из которых около половины остались.
В результате нескольких волн миграции Британия оказалась в нетипичной ситуации для европейской страны. По оценкам Бюро национальной статистики, в 2010 году 11,6% жителей страны были рождены за ее пределами. Это оказалось выше, чем в среднем по Евросоюзу (8,6%), и близко к уровню Соединенных Штатов (12,3%). И хотя число иммигрантов первого поколения в Соединенном Королевстве оказалось меньше, чем в традиционно переселенческих Канаде (19,3%) или Австралии (23%), оно показывает изменившийся характер страны. С учетом поколений, родившихся в стране, но определяющих себя иначе, чем «белые британцы», доля мигрантов в широком смысле этого слова (т.е. их детей и внуков) сегодня уже близка примерно к четверти. Столь масштабная миграция, впрочем, совершенно не означает потери национального характера – он просто несколько меняется, обогащаясь за счет мигрантов. Индийское карри сегодня стало столь же распространенным национальным блюдом, как фиш-энд-чипс.
Во многом это произошло, поскольку у Британии есть богатый опыт плавильного котла на протяжении столетий. Ведь на роль автохтонов на Британских островах могут претендовать лишь наследники кельтской традиции – валлийцы да некоторые шотландцы или ирландцы. Большинство же англичан и шотландцев являются потомками многих волн миграции, причем не только англосаксонской во время Великого переселения народов, но и датчан, норвежцев, французов (опять же в несколько волн – от норманнов до гугенотов), цыган, немцев, итальянцев, поляков, греков и евреев. В своей книге «Чертовы мигранты» британский публицист Роберт Уиндер пишет о том, что на всех этапах британской истории отношение к пришельцам было крайне отрицательным. Так, в 1860-х британская пресса в столь же негативном ключе писала об итальянцах и еврейских переселенцах из Восточной Европы, как в 2000-х – о последней волне восточноевропейской миграции.
Однако на протяжении всей своей истории Британии удавалось успешно превращать мигрантов в «своих», смешивая в плавильном котле разные этносы. Это показывают и «традиционные» английские и шотландские фамилии (среди которых немало французских, скандинавских или немецких), и даже конкретные институты или личности.
Например, главный национальный институт – британская королевская семья – имеет четкие мигрантские корни. Даже свое современное имя династия Виндзоров получила лишь в 1917 году, в разгар Первой мировой войны, когда король Георг V решил, что в условиях военных действий с Германией следует отказаться от немецкого названия династии. Ведь его отец, принц Альберт, происходил из Саксен-Кобург-Готской династии, а мать, королева Виктория, – из немецкой же Ганноверской. Эта княжеская семья оказалась на британском престоле из-за закона о престолонаследии, который запрещал передавать трон католикам. В результате британская корона досталась ганноверскому герцогу, в 1714 году ставшему Георгом I. Но только Георг V, дед нынешней королевы, был первым из британских монархов XVIII–XIXвеков, говорившим по-английски без немецкого акцента.
Еще одним сверхтипичным британским институтом является сеть магазинов Marks & Spencer. 700 магазинов сети по всей Британии торгуют качественными (пусть и довольно недешевыми) одеждой, обувью и продуктами и давно стали синонимом британского качества. Но очень мало британцев (а тем более туристов-иностранцев) знают, что основателем сети в 1894 году был Майкл Маркс, уроженец местечка Слоним в Гродненской губернии (сегодня в Западной Белоруссии). Бедный еврейский юноша, прибывший в Лондон в возрасте 19 лет без какого-либо капитала, сначала стал коробейником, а затем и успешным торговцем на рынке. В результате он решил создать свой универсальный магазин. Который со временем превратился в национальную сеть и узнаваемый британский бренд.
Иммигрантские корни легко находятся и у конкретных британцев. Если взять лидеров ведущих политических партий, то все из них имеют среди прочего и иностранные корни. Так, Эмиль Левита, прапрадед нынешнего премьер-министра Британии лидера консерваторов Дэвида Кэмерона, получил британское подданство лишь в 1871 году (он происходил из еврейской семьи из Германии). Предыдущий лидер консерваторов Майкл Хауард родился в семье еврейских мигрантов из Румынии (которые, как он сам в предвыборной речи признался, не могли бы перебраться в Британию в 1920-х, если бы тогда применялись столь строгие миграционные нормы, как сегодня). У лидера партии либерал-демократов вице-премьера Ника Клегга мать приехала в Лондон из Нидерландов, а бабка по отцовской линии – баронесса Кира фон Эгельгардт – бежала от российской революции с Украины (один из прапрадедов Клегга – Игнатий Закревский, обер-прокурор Правительствующего сената в 1900–1906 годах). Дед нынешнего лидера лейбористов Эда Милибэнда (а также его старшего брата Дэвида, бывшего в последнем лейбористском правительстве министром иностранных дел) родился в Варшаве и во время Советско-польской войны 1919–1921 годов воевал на стороне Красной армии. Прапрадедом мэра Лондона Бориса Джонсона, которому прочат карьеру в Консервативной партии в будущем, является Али Кемаль-бей, либеральный турецкий журналист и министр внутренних дел в одном из последних оттоманских правительств в период заката империи.
Похожие истории с недавними предками-мигрантами оказываются архетипичными для всех слоев британского общества – от рабочего класса до научной интеллигенции. И с ростом распространения межрасовых браков и отношений смешение в режиме плавильного котла будет продолжаться, перемешивая разные этнические, расовые группы в единое целое. Согласно недавнему исследованию социологов, 9% детей в Британии растет в семьях, где родители относятся к разным расам. Это показывает куда более серьезное смешение рас, чем предполагалось еще недавно (поскольку значительно меньше респондентов относили себя к категории смешанного расового происхождения). Поэтому, несмотря на скептическое отношение к недавним мигрантам, вполне вероятно повторение уже известных сюжетов: общественное мнение может видеть в мигрантах источник проблем, но с течением времени (и сменой поколений) мигранты превратятся в местных жителей, которые будут неотличимы от остального населения страны.
Еще больше интересного в нашем канале Яндекс.Дзен. Подпишитесь!
