«Протесты в Киеве: битва за Украинский дом», «Восстание в Украине: Толпа на улице Грушевского», «Почему мы не можем быть безразличны к Украине» - это только некоторые заголовки немецких газет последних дней. В крайне эмоциональном репортаже журналист консервативной газеты FAZ описывает конвейер приготовления бутылок с зажигательной смесью и свой вопрос молодой девушке – знает ли она, что происходит с лицом милиционера, в которого попала горящая смесь? Девушка знает, как знает и о том, что происходит с похищенными оппозиционерами. Бульварная BZ напоминает о роли Кличко – самого известного в Германии украинца, любимого немцами уже больше десяти лет, героя всевозможных рекламных роликов, в которых он говорит с таким чарующим акцентом.
Разумеется, немецкие СМИ симпатизируют восставшим. Ну, а в самом деле – кому им симпатизировать? Не президенту же Януковичу, воспринимаемому как марионетка Кремля, и не «Беркуту», начавшему прицельно калечить журналистов еще за несколько недель до первых «коктейлей Молотова», полетевших из толпы.
Кстати, о коктейлях и прочих нарушениях порядка. Разумеется, никто в Германии в здравом уме не приветствует штурм административных зданий, строительство баррикад и тем более – метание в полицейских зажигательных снарядов. За любую из таких акций демонстрант в Германии легко может оказаться за решеткой.
В случае попыток применения силы в отношении полиции правоохранители могут и разогнать демонстрацию, и применить водометы, и задержать нарушителей. В Германии запрещено даже пресловутое ношение демонстрантом маски (Vermummungsverbot, §17a Закона о митингах), равно как и выход на демонстрацию в шлеме, велосипедных щитках и прочей защите (Schutzwaffenverbot, там же).
Однако это не значит, что любая возмущенная демонстрация в Германии сразу же разгоняется и подавляется. Каждый год на первое мая в Берлине собираются десятки тысяч демонстрантов со всей страны, многие из которых приезжают только для того, чтобы покидать в полицию камни и бутылки с зажигательной смесью.
Год от года берлинские городские власти допускают демонстрации, вырабатывая (часто – совместно с демонстрантами) удовлетворяющие все стороны схемы гашения конфликтов. Такая методика работает – и последний берлинский первомай оказался одним из самых мирных за всю историю. То есть – да, могли бы разогнать, запретить и подавить. Но этого принципиально не делается, и на этом основывается пресловутый общественный мир.
Более того. Немецкое законодательство имеет и другую сторону. 20-я статья Основного закона ФРГ гласит недвусмысленно: «Федеративная Республика Германия является демократическим и социальным федеративным государством. Вся государственная власть исходит от народа. Она осуществляется народом путем выборов и голосований и через посредство специальных органов законодательства, исполнительной власти и правосудия. Законодательство связано конституционным строем, исполнительная власть и правосудие – законом и правом. Если иные средства не могут быть использованы, все немцы имеют право на сопротивление любому, кто предпринимает попытку устранить этот строй».
Иными словами, за гражданами Германии закреплено право на вооруженное восстание. И это не пустые слова. Не случайно присяга новобранцев бундесвера традиционно проходит в Германии 20-го июля – в день покушения офицеров вермахта на канцлера Адольфа Гитлера. Именно так новобранцам дают понять – у военного есть и право, и обязанность выступить с оружием в руках против диктатора, узурпировавшего власть.
Разумеется, в обычной жизни никто, кроме совсем уж отвязанных радикалов, не станет пытаться объяснить метание зажигательных смесей в полицию необходимостью защиты конституции. Ну так, с другой стороны, и полицейские в Берлине и Мюнхене не устраивают охоту за съемочными группами мировых телеканалов, и не забивают до полусмерти попавшихся под руку демонстрантов.
Я работал в Германии на многих митингах – в том числе самых накаленных, со столкновениями праворадикалов и левых демонстрантов – и видел, как действует полиция в случае возникновения опасности. Ничего и близко похожего на ноябрьские избиения «Беркутом» мирных демонстрантов в Германии невозможно себе представить. А именно эти события привели к жестокой эскалации насилия в Украине.
Впрочем, не все, разумеется, так мирно и спокойно. Глядя на Киев (а до него из Берлина всего два часа лета) немцы не могут не беспокоиться. Перспектива получить в непосредственной близости от границ Евросоюза гражданскую войну по образцу Югославии никого не привлекает. А ведь происходящее в Украине так похоже на то, как на территории самой Германии полвека назад разгоралась террористическая война.
«Мы говорим: существо в униформе — не человек, а свинья, и поступать с ним надо соответственно. Это значит — с ним не надо разговаривать, с ним вообще нельзя разговаривать. В него надо стрелять», - если вы думаете, что эти слова принадлежат кому-то из активистов украинского Майдана, вы ошибаетесь. Это слова из статьи немецкой журналистки Ульрики Майнхоф, написанной еще в 1960-е годы.
Впрочем, эту статью Майнхоф писала уже из подполья, когда стала одним из лидеров подпольной террористической организации RAF, а вот до того, еще будучи популярной буржуазной колумнисткой, она посвятила отдельный текст поджогам дорогих магазинов в центре Франкфурта. Статья «Почему ты горишь, потребитель?» сравнивала пожар общества потребления с применением напалма американцами во Вьетнаме – и оправдывала революционные поджоги.
Уже через несколько лет поджоги супермаркетов сменились стрельбой на улицах, расстрелами прокуроров и полицейских. Власть ответила массовыми облавами и полулегализацией пыток, а ряд смертей активистов RAF леваки до сих пор считают внесудебными казнями. Если подобное начнет разгораться в Украине – немцы явно не будут рады.
То, что ситуация в Киеве волнует Германию больше, чем происходящее в Сирии или Египте (хотя и в отношении Киева, по словам одного высокопоставленного сотрудника немецкого МИДа, с которым я говорил на этой неделе, Германия ориентируется на Египет, то есть, на количество смертей в Каире при разгоне лагерей оппозиции – мол, если счет жертвам не дойдет до сотни, прямого вмешательства не будет) совершенно понятно. Украина ближе, Украина более европейская, Украина теоретически может стать кандидатом на вступление в ЕС.
Конечно, пока что вступление Украины в ЕС – не только невозможно, это настоящий кошмар для Брюсселя. Сорок пять миллионов человек населения (больше Польши и меньше лишь Германии, Великобритании, Франции и Италии), сотни километров не демаркированной границы с Россией, не демаркированная граница с Белоруссией, разваливающаяся экономика и близость к Дагестану и Чечне. Уже сегодня в Германии из 40 тыс. беженцев, подавших заявку на убежище, 10 тыс. – это выходцы из российского Северного Кавказа.
Представьте себе теперь, что будет, если Украина вступит в ЕС, и Северный Кавказ окажется отделен от Евросоюза лишь Ставропольским краем и узкой полоской воды Керченского пролива. Восточная граница ЕС будет проходить в паре сотен километров от воюющих территорий. Крым немедленно превратится в новую Лампедузу, а таманские контрабандисты, известные еще со времен Лермонтова, будут возить в ЕС все новых и новых беженцев – а, возможно, еще и дагестанских и чеченских террористов, потренировавшихся в Сирии, вернувшихся домой, но соскучившихся в родных Махачкале и Грозном по настоящей работе, и потянувшихся в Париж и Берлин.
Однако даже то, что сегодня никто Украину в ЕС видеть не хочет, не означает, что эта страна не рассматривается немцами как часть общего европейского пространства – и потому кровопролитие в украинской столице воспринимается как угроза, в первую очередь, европейскому миропорядку.
Впрочем, есть и еще один аспект восприятия событий в Украине. Это понимание того, что, как бы ни был жесток и преступен «Беркут», украинцы не смогут наказать его сотрудников. Даже в несравнимо более ясной ситуации – например, после Второй мировой войны, в случае с нацистскими полицейскими и судьями – наказание не постигло почти никого из низших, средних и даже высших членов силового аппарата. Те, кто выносил приговоры и приводил их в исполнение, чаще всего сохраняли за собой должности и в послевоенной ФРГ, и в послевоенной ГДР.
Возможности деклассировать десятки и сотни полицейских – даже по причине их участия в выполнении преступных приказов – нет ни у одного государства. Это во время гражданского противостояния оппозиция может тешить себя надеждой, что судья, бросающий за решетку людей по сфабрикованным делам, после смены власти будет привлечен к ответственности.
В реальности же оказывается, что судья сохраняет за собой место, и лишь изменившаяся политическая ситуация заставляет его по-другому относится к понятию верховенства закона. Германия пережила такую волшебную перемену в поведении судей и полицейских в послевоенные десятилетия, и тот, кто знает историю своей страны, знает и то, что такая перемена может случиться и в Украине. Но только с мечтами о революционной смене госаппарата, популярных на Грушевского, это имеет мало общего.