Самые предсказуемые последствия (ну кроме отчаянного флирта), это стертые в кровь ноги. Тут никакие зароки не работают. Клятвенно убеждаешь себя в этот раз не носиться полоумной белкой по бульварам и площадям, а перебираться из постели в кафе, из кафе, - ладно, в Орсе на Сислея посмотреть, - и тут же обратно в постель, но вот как бы не так!
Ноги сами несут прочь из номера и вперед, вперед до вечера, до полного изнеможения, до обморочной парижской ночи. Ни одна обувь не выдерживает. Вернее, ноги не выдерживают никакой обуви. Похоже, я в Париже и белыми тапочками сотру себе пятки в кровь.
Но оно того стоит. Те, кто понимают, знают, зачем надо ездить в Париж. Два часа в городе, а ты уже обвешана комплиментами, как лайками к удачному фото на фб. Там тебе улыбнулись, здесь ручкой помахали, на бульваре шляпку похвалили, на перекрестке свою приподняли, приветствуя.
В Париже ты быстро вспоминаешь две вещи – мужчины здесь привыкли видеть и замечать женщин, и второе - парижане непринужденно поддерживают ни к чему не обязывающую коммуникацию с незнакомцами. Они беспечно транжирят приветливые улыбки и легко говорят приятное. А много ли человеку надо?
Однако самый шик заслужить внимание парижанки. Они, если что, осматривают тебя быстро, цепко, от макушки в пол, отмечая детали и задерживаясь на обуви. Как-то раз одна мадам не постеснялась спросить меня на улице, где это я отхватила такое платье. Естественно, я наврала, любезно, но с три короба (а женский мир жесток!), а потом остаток дня ходила гордая и счастливая. На вопросы мужчин, что стряслось, отвечала: «вам не понять!»
Про парижанок этой весной я поняла, отчего они такие стройные. Раньше я думала, что это обмен веществ такой или волшебные свойства местного вина, расщепляющего в пыль все паштеты, но тут меня осенило – причина в парижском метро. Так-то оно, конечно, на любителя: поездов, особенно в выходные, не дождешься, никаких тебе привычных колонн и мраморов, попахивает, пованивает, но! В парижской подземке практически нет эскалаторов. Пару дней погоняешь вверх-вниз по лестницам и переходам, и - о чудо, все паштеты и багеты испаряются без следа.
Кстати, по поводу вони. Справедливости ради надо сказать, что не так уж в парижском метро и воняет, зато на колоннаде церкви Мадлен вонь еще та! И парят в воздухе каменные святые, разводя руками и дивясь родным безобразиям.
Еще один сильный аргумент парижанок - велосипед. Выпархивает из кафе на площади Опера мадемуазель, лет этак под шестьдесят, на голове шляпка с пером (!), корсаж, юбка-пачка, зеленые туфли на каблуках, ну отрада глаз моих, ей бы карету с кучером, а она отвязывает от дерева велосипед, прыг на него – и, подрезая пежо и мерседесы, понеслась в неизвестном направлении через всю площадь.
Другая мамзель крутила педали, без перерыва тараторила что-то в айфон и с прытью ящерицы карабкалась в гору. А уклон на Монмартре нормальный такой, пешком поднимешься от Пигаль к Сакре-Кер, наутро мало не покажется.
На пляс Пигаль в этот раз в бассейне плавала... мебель. И явно не местные путаны, а бомжи и бродяги затащили в воду старое кресло красного дерматина. Это какое же сибаритство... В тот день было едва ли больше пятнадцати градусов тепла и диван пустовал, но на прошлой-то неделе, когда в Париже было под тридцать, наверняка местные «аристократы» организовали в бассейне прием на высшем уровне.
Рядом с диваном-утопленником там же на площади стройный, тонкий, с пуком свалявшихся дредов, в какой-то длинной холщовой рубахе, перевязанной на груди на японский манер, грязный, но дико стильный бомж потрошил урну. Не находя добычи, явно на публику, бездельник с показным раздражением широким жестом расшвыривал пустые коробки и банки. И летел тот мусор по Парижу.
Вороны были в восторге, пританцовывали в стороне в нетерпении, прохожие не вмешивались. Наконец кто-то не выдержал и сделал замечание бомжу. Лучше б он молчал. Теперь на Пигаль была истерика. Бурная, но короткая. Распугал всех ворон, отбушевал, утомился и вновь выпал в свою, изолированную от внешнего мира реальность.
Еще два занятных клошара угнездились неподалеку от арки Карусель с видом на Лувр. Десять утра. Один дремлет, но рукой придерживает початую бутыль вина, другой крутит маленький транзистор. Нашел какую-то музычку, приложил к уху, отобрал у подельника бутылку, отхлебнул красного и сидит, скользит взглядом по самым красивым фасадам и видам в мире. Эстеты.
Но не все же про бомжей. На позолоченной Saint-Honore есть места, где, потолкавшись между японцами, потрошащими бутики Chanel и Hermes, за сорок евро можно купить платье своей мечты. В таком магазине работает Руби. Цветом, что твой шоколад. Руки накачаны, волосы выбелены, губы – пунцовый бутон. Смотришь на него и понимаешь, что перверсия – это оставаться равнодушным к такой красоте и не любоваться линией и грацией.
Пробивает Руби платья на кассе, нахваливает выбор и в завязавшейся беседе, устало роняя слова, сообщает, что, дескать, утомился он Парижем. Да, здесь, конечно, неплохо, но я тут уже много чего повидал, пора переезжать, новые люди, впечатления... На ехидное предложение переехать в Россию, куда-нибудь под Набережные Челны, и поискать там «новых впечатлений», Руби, правда, не повелся. Улыбнулся загадочно и прошелестел: счастливого пути. И пошелестели мы с платьем и этим благословением прочь от неблагодарного мальчишки, размышляя о невыносимой несправедливости бытия.
Не знаю. Вроде бы уже все банальности перетерты в блендере восторга, но есть неиссякаемые источники. От Парижа можно получать бесконечно. И потом, есть индивидуальная переносимость. По мне, в этом городе идеальный градус юмора, флирта и беспечности. Тут все курят, где попало, бегают через дорогу на красный и кирпич проезду не помеха. А этой весной улицы оказались завешены рекламой журнала со смешными пенисами на обложке. Что-то про секс и политику.
Не знаю, может где-то в глубине французского истеблишмента и шла суровая борьба за нравственность и моральные устои парижан, но на улицах реклама никого не смущала и не шокировала, матери детям глаза ладонью не закрывали и старики не колотили витрины костылями. Я по крайней мере ничего такого не видела. Никто внимания не обращал, и мухи из слона (пениса) не делал.
Да, тот Париж, что мы видим, приезжая, это все немного иллюзия. Жить, работать, зарабатывать, налаживать коммуникации с десятками разных людей в своем окружении везде сложно. Вернее, не так беспечно, как носиться по городу туристическим фейерверком и ахать и охать от счастья узнавания или открытия на каждом шагу. Но мы же и не за всех нам понравившихся выходим замуж и не на всех женимся.
Так слетаешь в Париж налево, вернешься, поморщишься от родного: «чего встала, проезжай!» и - шмыг в плотную облачность парижских воспоминаний. Реальность оттого и переносима, что проложена такими суфле памяти, вроде, бесполезными, но совершенно необходимыми, как пробелы между словами. А к старости ведь вообще все смешается, впечатления и воспоминания обрастут фантазиями, правду от вымысла уже не отличишь, и в сладком обмороке маразма будет казаться, что это Луи Гаррель чуть не сбил тебя на велосипеде в Тюильри и потом руки целовал и извинялся, преклонив колено. А что? Может и правда было, поди теперь, проверь.
И, к вопросу о старости, на посошок, о моих любимых парижских старушках. Воскресенье, вечер. В Люксембургском саду аншлаг. Собаки тявкают, дети верещат, кадреж, променад и всеобщее блаженство. Три девицы сидят на козырных местах. На круг им лет под триста, уже почти полупрозрачные, волосы седые и легкие, как сон. На земле рядом с каждой по подушке. На подушках, такие же белые и пушистые, как хозяйки, сидят три болонки. Старушки пьют красное и страстно сплетничают, болонки витают в облаках. После этого физически себя еще как-то можно затолкать в самолет, но призрак наслаждения моментом так и останется в этом воскресном вечере, в парке, бок о бок с парижскими шапокляк.
По дороге в аэропорт я поставила заключительную точку, вернее, практически восклицательный знак, поскольку расчувствовавшись и зазевавшись, все-таки вляпалась в парижскую какашку. Весь полет город тонким ароматом напоминал о себе, пассажиры косились друг на друга и нервно обнюхивали воздух, а я пыталась представить себе ту пуделиху, которая так мило продлила мне связь с Парижем. Прелестное вырисовывалось создание...
Еще больше интересного в нашем канале Яндекс.Дзен. Подпишитесь!
