Люцернский Пасхальный фестиваль представляет в этом году программу, в которой нет изъяна — она идеальна. Дирижеры, оркестры, ансамбли подобраны высшего класса — что называется, creme de la creme европейской музыкальной элиты. Фестиваль открыл Клаудио Аббадо, сыграв Моцарта и Шумана; живая легенда аутентичного исполнительства Николаус Арнонкур во второй день продолжил программу ранними кантатами Генделя и Магнификатом Баха. Уже отпел, щегольнув мягким ровным звуковедением, английский «Хиллиард-ансамбль», и поразил исполнением двух реквиемов — Моцарта и Михаэля Гайдна — блестящий английский коллектив The King's Concort.
На Бернарда Хайтинка возложена важная миссия: приобщить к тайнам мастерства молодых дирижеров — он ведет во втором фестивальном зале «Люцерн» мастер-классы и завершит преподавательскую программу собственным образцово-показательным выступлением с Оркестром Баварского радио. За пульт оркестра встанет и его законный шеф — Марис Янсонс — и проведет с ним два концерта.
Хайтинку и Арнонкуру уже за 80, Аббадо на пороге 80-летия, Янсонс приближается к 70-летнему рубежу. Все они признанные лидеры музыкального мира и пользуются безоговорочным авторитетом у публики, которая в Люцерне — так уж сложилось — отчетливо возрастная. Все четверо из года в год с завидной регулярностью приглашаются на Пасхальный фестиваль с разными оркестрами.
Про Аббадо говорят: «Похоже, он обладает волшебным зеленым пальцем — все, на что он укажет, начинает расти, цвести и зеленеть». И это верно. Последний из созданных им оркестров — «Оркестр Моцарта» из Болоньи, которому выпала честь открывать фестиваль, — за краткое время достиг впечатляющих результатов. Оркестр прекрасно играет Моцарта, но ничуть не хуже — нововенцев или романтиков. Фантастически гибкий, чуткий коллектив, кажется, обладает собственным, независимым от дирижера мышлением.
На подиум вышел Аббадо — сосредоточенный, ломкий — и зал замер. Все понимали: сейчас здесь будут «делать музыку» всерьез, по гамбургскому счету.
Личный опыт жизни и смерти сквозил в его трактовке «Линцской»: сдержанный, негромкий пафос классицизма слегка оживлялся игривой «итальянистостью», коей в Моцарте немало. Но в целом это был очень серьезный Моцарт. В интерпретации Аббадо решающее значение приобретали вкус, элегантность и стиль — базовые ценности европейского исполнительства.
Сыграли скрипичный концерт Моцарта — превосходно, без тени слащавости. Аббадо вел солистку Изабель Фауст бережно, нимало не посягая на ее индивидуальную трактовку. Он никого не торопил и никуда не торопился. Ценность каждого звука возрастала неизмеримо: общий приглушенный тон игры, закатные краски, ностальгическая интонация.
Кульминацией программы стала Вторая симфония Шумана — просветленная медленная часть с красивейшим соло фагота. На сочинении лежала тень печали, она чувствовалась даже в радостно-гимническом финале.
Концентрированная музыкальная мысль вела дирижера куда-то за границы видимого мира. Он вершил священнодействие и сам казался верховным жрецом новой религии. На синем, как ночное небо, потолке зала сияли разнокалиберные звезды-лампы. И как тут было не вспомнить императив Канта о «звездном небе над нами и нравственном законе внутри нас»?
