Два года назад серый уже был этим самым цветом. Сезона. Все ходили в сером. В шкафу до сих пор навалом серого.
Круги сужаются. Идеи едва успевают зародиться в головах дизайнеров — их рожают недоношенными, слабенькими, нежизнеспособными.
Все дело в информации, конечно. Ее слишком много, она меняется очень часто. В новостях, в LJ, Facebook, Twitter, Bloger.
С одной стороны, это очень полезно, что любая информация доступна всем. Как и мода. Если вспомнить, как в общих чертах выглядела Европа хотя бы в 90-е, душу окутывает тоска. Лучшее из лучшего — однообразный, хоть и разноцветный, Benneton и деревенский GAP, который в сравнении с унылым C&A казался революционно стильным.
Но при этом семидесятые отличаются характерным стилем. И восьмидесятые. И даже девяностые с этими кошмарными слаксами — бананами и эко-тканями. Ну, еще знаменитый минимализм Келвина Кляйна и, конечно, гранж. Приметы времени.
А вот за нулевые мода менялась чаще, чем за весь 20 Век. В спину ее подталкивал мощный поток информации — люди жить не могут без обновлений, а технический прогресс сделал моду доступной всем.
Еще в 50-е мода была привилегией богатых клиенток. Они приезжали на показы, которые устраивали только для них, заказывали наряды, ходили на примерки. В те времена дома высокой моды могли похвастаться где-то 15 тысячами адепток, которые раз в сезон отшивали платья. Сейчас таких одержимых не больше полутора тысяч — и это уже отличный показатель. Дома моды давно уже не зарабатывают на кутюр, и даже на готовой одежде. Очки, косметика, духи — вот реальный бизнес.
После войны дела домов пошли хуже некуда — и тогда вот и появилось pret a porter, которая, на самом-то деле, не очень спасла положение.
Ведь даже в семидесятые женщины, которые очень неплохо зарабатывали, не могли себе позволить наряды от имен — и вот они заказывали точно такие же у портних. И тогда открылась Zara. В 1975. Но по-настоящему идеи Zara — мода, доступная всем — стала популярной только в середине 90-х. Все дело в том, что вопрос был не только в замечательном намерении шить копии модной одежды и продавать их недорого, но и в технологиях, которые освоили ближе к концу столетия.
Но их концепция стала модной революцией. За испанцами потянулись и шведы с H&M, и бриты с Topshop, некогда торговавшим скромной бездарной одеждой.
Ну и все. Все стали очень модными. С одной стороны, это прекрасно, потому как очень противно не иметь возможности покупать модные вещи. И даже вся эта суета с ежемесячным обновлением модных веяний тоже ничего — в конце концов, теперь не приходится ждать по десять лет, когда брюки с низкой талией опять войдут в моду. Или с высокой.
Нет, правда, я ждала этого (пояс на бедрах) с двенадцати лет — больше такого не переживу.
Но есть и побочные эффекты.
Вот когда мода еще принадежала миллионерам, знаменитостям и high middle буржуазии, любому, кто хотел отличаться, надо было использовать собственную фантазию. Панки, готы, рокеры, хиппи, репперы — все они придумывали особенный стиль. И этот стиль жив и популярен до сих пор. Как и расклешенные брюки, и юбки — колокольчик, и байкерские куртки, и рваные майки, утыканные булавками.
Все эти темы практически вечные, потому что демонстрируют определенное мировоззрение. И даже new look от Dior — это ведь тоже не просто образ, а отражение времени.
Мода давно уже никого не удивляет — нет запретов, нечего нарушать. Идут лишь бесконечные разговоры о «собственном уникальном стиле», которые отсылают либо к Одри Хепберн, либо к Марлен Дитрих.
И даже хипстеры с их разноцветными штанами — явление невыразительное, потому что за этим нет образа жизни, идеи, который бы хотелось подражать.
Есть нечто порочное в этой модной демократии. Или модном социализме — у всех есть возможности удовлетворить свои потребности.
За этой суетой не сразу разглядишь, что нет главного — вдохновения. Ну чего-то такого, ради чего люди либо втискиваются в наряды от Терри Мюглера, либо пишут маркером на футболке «анархия», сморкаются в нее и только после этого выпивают свой утренний виски.
А все потому, что талантливые идеи не рождаются, как кошки — раз в месяц по шесть штук. Их планируют, к ним готовятся — и любят долго-долго, пока они не повзрослеют и не уйдут в собственную жизнь.
