"Стоит обратить внимание на Шарлоттенбург: в этом районе хороший воздух, и у него большое будущее", - острил немецкий публицист Альфред Керр (Alfred Kerr). Новый модный район на западе Берлина стал в конце 19-го столетия тем местом (как бы сказали современные специалисты по городскому развитию, тем "креативным кластером"), где сочетание материального благополучия жителей с социальными амбициями привело на рубеже веков к появлению большого числа "храмов культуры". Они возводились в пику государственным театрам, музеям и т.п., расположенным в старом центре города - в первую очередь, известной своим монументальным стилем Королевской (ныне Государственной) опере на Унтер-ден-Линден.
Просвещенное бюргерство, обитавшее в зажиточном Шарлоттенбурге, сетовало на консерватизм "официальных" сцен и намеревалось создать (заметим, на собственные, собранные по подписке деньги) прогрессивный театр, которому дали название Deutsche Oper - Немецкая опера, сохранившееся по сей день.
Премьеры и конкуренция
Новый театр открылся в ноябре 1912 года, как приличествует его названию, премьерой оперы Людвига ван Бетховена (Ludwig van Beethoven) "Фиделио". С тех пор театр живет под знаком конкуренции с другим крупным музыкальном театром Берлина, причем эта конкуренция, в свою очередь, своеобразно отражает историю страны и ее столицы. Так, в тридцатые годы вольнолюбивый театр оказался на грани закрытия: национал-социалистические комиссары от искусства полагали, что в столице должна быть только одна и, естественно, государственная опера. Театр спасло от закрытия то обстоятельство, что здесь на высочайшем уровне исполнялась музыка Вагнера (Richard Wagner). Берлинская сцена считалась вторым по значению после Байройта "вагнеровским форумом" в мире.
Разрушенная (как и Государственная опера) в годы войны, Deutsche Oper обязана своим послевоенным расцветом прежде всего нерадостным историческим обстоятельствам: разделению Берлина и холодной войне. Сегодня кажущееся малосимпатичным бетонное здание театра на улице, носящей имя Бисмарка, было не только самой крупной, но и самой дорогой театральной новостройкой послевоенной Германии. Кстати, и сегодня Deutsche Oper – второй по величине музыкальный театр страны после Баварской государственной оперы в Мюнхене. Харизматичный режиссер и театральный деятель Гётц Фридрих (Götz Friedrich) сыграл огромную роль в обретении театром собственного профиля и почерка сообразно политическому значению Deutsche Oper. Постановки Фридриха (в первую очередь, "Кольцо нибелунга") до сих пор держатся в репертуаре театра.
Новые времена
Мирная революция в ГДР, воссоединение Германии и Берлина, перенос столицы единой Германии в Берлин и последовавшее за ним смещение центра берлинской жизни в восточную часть города в очередной раз поставили под вопрос если не существование, то, по крайней мере, значение Немецкой оперы, оказавшейся вдруг "немодной" и "устаревшей". Демонстративный уход дирижера Кристиана Тилемана (Christian Thielemann) с поста худрука и нелепый скандал с постановкой оперы "Идоменей" (где в 2006 году на почти пустом месте были обнаружены неполиткорректные межрелигиозные намеки) подлили масла в огонь.
Лишь в последние два-три года можно говорить о постепенном возрождении былой славы театра. Юбилейный спектакль должен был увенчать этот процесс. Расчет, к сожалению, не сработал: новая постановка "Парсифаля" скорее проходит по разряду провальных.
Инсценировку последнего шедевра Рихарда Вагнера (Richard Wagner), который до 1914 года по воле автора мог ставиться исключительно в Байройте, был на сей раз инсценирован режиссером Филиппом Штельцелем (Philipp Stölzl). 45-летний Штельцль считается "надеждой" немецкой оперной режиссуры, несмотря на то, что "Парсифаль" – всего лишь вторая его работа в опере. До сих пор он делал карьеру в качестве режиссера рекламных роликов, видеоклипов и кинофильмов. На его счету – клипы к сонгам группы Rammstein "Du hast" ("У тебя есть") и "American Pie" небезызвестной Мадонны. Штельцль снял два полнометражных художественных фильма. Второй из них - "Гете!" - получил хорошую прессу.
Но опера пока не дается удачливому клип-мейкеру. Вагнеровскую "сценическую мистерию" Штельцль решил инсценировать как череду "живых картин". Модная забава прошедших веков сперва позабавила и современную берлинскую публику. Но для пятичасового спектакля о жизни, смерти, спасении и искуплении этой незатейливой режиссерской находки оказалось мало.
Тем более, что образы Штельцеля банальны, порою с явным перехлестом в кич. Не порадовал и ансамбль: Клаус Флориан Фогт (Klaus Florian Vogt) в титульной партии "святого дурака" мог предъявить лишь собственное сияющее теноровое "Я". Байройтская примадонна Эвелин Херлициус (Evelyn Herlitzius) в роли Кундри, к сожалению, лишь еще раз доказала, что сопрано – голос недолговечный. В отличие от баса: 67-летний финн Матти Салминен в партии Гурнеманца даже в последние годы своей сценической карьеры держит планку качества на том уровне, которого достойна эта музыка.
