Давайте сразу проясним: зачем нужны такие организации, как Британский совет?
– У нашей нации есть несколько величайших культурных активов, которыми мы делимся с другими странами. Прежде всего это английский язык, на котором говорит большая часть населения планеты, и рафинированные учебные заведения, входящие в лучшую мировую десятку.
Общество, в котором мы живем, тоже можно причислить к таким достижениям. Результаты налицо: жители мира доверяют Британии как бренду. Об этом можно судить по тому, с какой легкостью и охотой они выбирают наше образование.
– Зачем Британии иностранные студенты?
– Долгосрочные взаимоотношения. Люди, которые тут учились, особенно глубоко понимают и уважают Британию, а это очень важно при ведении дел. Только на один Британский совет работает около семи тысяч человек в сотне стран мира. Это половина планеты.
Нам повезло с языком: всемирное распространение английского, если задуматься, – результат цепи исторических случайностей. Британия пользуется высоким авторитетом и у простых людей, и культурных организаций европейских стран. Люди в Госдепартаменте США могли бы позавидовать такому уважению. Увы, у них такой организации нет. Есть различные «мягкие силы» вроде Голливуда и стипендий, но централизованного мощного рычага нет.
Деревня «Земля»
– Как финансируется Британский совет?
– Государство помогает лишь на четверть, а все прочее – это контракты с правительственными организациями на местах (в странах, где есть представительства Совета. – Forbes.ua) и, конечно же, доходы от языковых курсов. Тут у нас очень высокие стандарты: преподаватели должны быть носителями языка либо говорить свободно, что позволяет получать адекватную оплату по рыночным ценам. Хотя они, несомненно, разнятся в случае с Украиной и Нигерией.
В Британии сильны традиции образования. К нам, собственно, за ними и едут. Причем, возрастные рамки практически отсутствуют – тут очень распространено мнение, что учиться никогда не поздно. Прекратить учиться в 25 лет – это не по-нашему. Вот еще что интересно: по статистике, 83% людей, окончивших магистратуру в возрасте, чрезвычайно удовлетворены полученным образованием.
– Чем старше становишься, тем меньше максимализма?
– Думаю, иначе. Чем старше становишься, тем четче понимаешь, что слишком мало знаешь, и, соответственно, тем выше жажда знаний. Вот лично я в молодые годы учился без особого интереса. А прямо сейчас образовываюсь с огромным удовольствием: путешествия по миру – это, в какой-то степени, тот же университет.
– Что вы почерпнули в ходе этого обучения?
– Мир свернулся в трубочку и стал глобальной деревней. Это создает массу возможностей, но также и рисков. Важно не утратить навык долгосрочных взаимоотношений. Чем выше степень личного доверия, тем уютнее в мире жить. Когда нет ни в чем уверенности и страшно от социальных перспектив, появляются ксенофобия, экстремизм и прочие болезни общества, заразные для всей планеты.
– Как с этим в Британии?
– Я бы сказал, что мы довольно открытое общество. В Лондоне говорят на двух сотнях языков, там трудно будет прожить индивидууму с радикальными и нецивилизованными взглядами. Подозреваю, что в глубине души некоторые британцы побаиваются иностранцев и обеспокоены продолжающейся иммиграцией. Но многовековой опыт островного торгового государства не прошел даром. Мы точно не ксенофобы, мы – островитяне. Всем очевидно, что без иммиграции в Британии не было бы такого высокого уровня искусства или, допустим, гастрономии.
– Какая сфера британского искусства сейчас находится не в лучшей форме?
– Сложно определить. В искусстве огромное влияние имеет мода. К примеру, в 50-х оперные постановки британского композитора Ральфа Воан-Уильямса пользовались невероятным успехом. Затем в музыке произошел сдвиг в сторону авангарда, и его творчество стало самым немодным из всего, что только можно себе представить. Лишь недавно, впервые за шестьдесят с чем-то там лет, музыка Воан-Уильямса вернулась на профессиональную сцену. Мы очень зависимы от моды, нужно это учитывать.
Искусству помогают не только из любви к нему
– Кроме Британского совета, вы управляете и Британской оперой…
– На самом деле я уже только ее почетный президент – у меня закончился срок работы. В свое время я согласился принять предложение от Британской оперы, потому что она чрезвычайно сложна с точки зрения бюджетирования.
– Опера испытывала финансовые трудности?
– Я пришел к ним в самый разгар кризиса. Британская опера – организация такого рода, что финансовая, операционная и творческая ее стороны очень тесно связаны между собой. То есть, если уж в какой-то из этих областей начался спад, очень легко быстро достигнуть дна.
Мне как председателю поручили установить стратегию развития. Откровенно говоря, основные сложности с оперой кроются в ее дороговизне. И в том, что тут необходимо долгосрочное творческое планирование. Вы приглашаете исполнителей и продюсеров делать новый проект на срок, скажем, в пять лет. А затем вам надо найти деньги на то, чтобы их все это время финансировать. До тех пор, пока проект не заработает. И хорошо, если он в итоге окажется действительно удачным.
Так работает этот бизнес. Оговорюсь, весьма условный бизнес. Я не знаю ни единого примера, даже если говорить о крупных операх, когда доходы от продаж билетов покрывали расходы. Эта сфера деятельности считается элитной. Но она зависима от субсидий, получаемых от государства, членов королевских семей, компаний и частных лиц из среднего класса.
– Что мотивирует людей становиться спонсорами?
– Если мы говорим о частных лицах, то это налоговые поблажки. В Украине, кажется, их нет, но в Британии эта схема работает. Ты просто становишься спонсором благотворительной организации – любая художественная институция имеет этот статус по определению.
Это не основная причина, но очень существенный мотиватор. Основная причина, хочется верить, в искренней любви к искусству, к труппе, к конкретному шоу. Люди действительно гордятся, когда их подопечная компания достигает успеха.
В Британии компании, задействованные в исполнительском искусстве, до половины средств получают в виде грантов от Художественного совета, поддерживаемого государством. До 30% составляют доходы от продаж билетов, а прочее – это вклады спонсоров. Из них половина – частные лица, любящие искусство.
Затем идут фонды, мотивация которых – общественное мнение: в цивилизованном обществе важно поддерживать искусство. Наконец, компании, которым нужно, чтобы их бренд ассоциировался с искусством. Либо считающие это проявлением корпоративной ответственности, либо же социальной возможностью для своих сотрудников.
Как видите, общая мотивация весьма высока, но зависима от человеческого фактора. Менеджеры стараются сделать этот процесс управляемым, чтобы получать стабильную и регулярную поддержку.
